Российская премьер-лига
Новости РПЛ продолжает рубрику «Лига профи» – рассказы людей, которые работают в нашем футболе и делают его лучше.
В Международный женский день героем рубрики стала Надежда Смирнова, работающая в «Уфе» тренером-реабилитологом. С 2017-го эту должность в главной команде уфимцев занимают женщины: ранее здесь работали Мария Бурова и Лилия Сидоркина, которые теперь трудятся в «Зените» (Бурова – в основной команде, Сидоркина – во второй).
Надежда пришла в футбол в 2020-м, но со спортом уже была связана: она стала мастером спорта по горным лыжам и попала в сборную России, но из-за двух травм завершила карьеру и выучилась на реабилитолога. Поработав с пациентами из разных видов спорта, Смирнова захотела попробовать себя в команде и выбрала «Уфу», несмотря на предложения от других клубов.
«Хотели перевести из горных лыж на сноуборд»
«Я родилась в Петропавловске-Камчатском, моё детство было активным, запоминающимся и спортивным – снег, горы, вулканы. Летом в детском лагере у нас проходили лыжные сборы на вулканах, было очень красиво: температура – плюс 20-25 градусов, тепло, комфортно, катаешься на снегу. Зимой мы уже тренировались внизу в городе.
На Камчатке часто происходят землетрясения, но в детстве мне было не так страшно. Обычно ты просто просыпаешься и ставишь книжки обратно на полку, потому что они упали, либо сидишь и чувствуешь толчки, а если они сильнее, можешь встать в дверной проём, но таких мощных не припомню. Правда, сейчас, когда прилетала домой на Новый год, ночью было небольшое землетрясение, и с непривычки я испугалась.
На Камчатке распространены горные лыжи и биатлон, но выбор пал на горные лыжи, потому что мой папа занимался ими профессионально, как и старшая сестра Яна, у них были налажены контакты с тренерской базой. Как рассказывали родители, меня поставили на лыжи в три года, но я поехала в пять – до этого просто стояла. Сначала родители возили меня на спортивную базу за компанию с сестрой, потому что мы вместе учились в одной школе. Потом меня перевели на другую базу – там папа работал главным механиком канатных дорог.
Где-то в 12-13 лет меня ещё ставили на сноуборд, даже хотели перевести из горных лыж. Тогда сноуборд развивался не так хорошо, как сейчас: он только зарождался, но были хорошие перспективы выступления, попадания на Кубок мира. Только тренер очень огорчался, что я занимаюсь ещё другим видом спорта и отвлекаюсь от основных тренировок, поэтому желание у меня быстро пропало.
В 15 лет меня пригласили в сборную России, и я одна переехала в Москву в училище олимпийского резерва. Мне было безумно тяжело первую неделю, я каждый вечер была со слезами на глазах. Когда живёшь с семьёй, ты приходишь домой и знаешь, что тебя там ждут, всегда можешь поговорить, спросить совет или на что-то пожаловаться. Психологически тяжело, когда приезжаешь в другой город, никого не знаешь, а нужно подружиться с новыми ребятами в команде, с тренерским штабом. Потом уже было нормально, я привыкла, и проблемы как таковой не было.
«После первой травмы был большой психологический барьер»
Первую серьёзную травму я получила на сборе в Австрии – разрыв передней крестообразной связки. Меня никто не отговаривал уже тогда закончить с горными лыжами, но был вопрос, как восстановиться и сделать это правильно. Если честно, на тот момент какого-то медицинского сопровождения после травмы не было: я до окончания визы оставалась в Германии и месяц занималась с врачом команды. Потом меня отправили обратно в Москву, и дальше я делала всё, что приходило в голову: что-то подсказывал тренер из сборной Москвы, что-то брала от ребят, которые проходили через то же самое. Ещё когда я получила травму, тренер команды позвонила и сказала: «У тебя есть шесть месяцев, чтобы восстановиться, потому что в июне ты с командой едешь на сбор».
После восстановления у меня был очень большой психологический барьер: я не доехала, наверное, 80 процентов всех стартов. Была не уверена в ноге, потому что не до конца её восстановила. Сейчас как человек, который работает в реабилитации, понимаю, что нужно было работать и работать. На меня было большое давление со стороны тренерского штаба, мне говорили: «Ты вылетишь из сборной, если не будешь доезжать». Плюс давили родители, потому что переживали, что меня выгонят – они хотели таким образом поддержать, но воспринималось всё равно негативно. В итоге меня убрали из сборной, и я продолжила выступать с командой Москвы.
У меня была большая мотивация вернуться, я очень много работала, нагрузки были намного больше, чем в сборной. Это привело к результату: я выигрывала старты один за другим, в том числе общий зачёт Кубка России (в сезоне 2012/13 – Прим. Premierliga.ru). Потом поступило предложение вернуться в сборную, однако на сборе в Австрии случилась повторная травма. Мы поехали на гору, но я забыла вкладыши в ботинки. Меня отправили обратно вниз, и я уже решила, что обратно не поеду и пойду бегать. Я пробежала достаточно большой кросс, после чего очень сильно отекло колено. Отёк не проходил, колено не сгибалось. Я приехала в Москву, пошла к врачу, у которого наблюдалась. Мне пунктировали колено, там скопилось много жидкости.
Я продолжила тренировки – у нас как раз был перерыв между сборами. При нагрузке ситуация повторилась: за две недели мне делали пункцию раз шесть – каждые два-три дня. Врач сказал: «Хватит, давай посмотрим, что внутри». Мне сделали артроскопическую операцию, и оказалось, что хряща практически нет, артроз достаточно высокой степени. Мне потом провели операцию и сказали: если продолжу заниматься спортом на профессиональном уровне, сустав, скорее всего, заменят, потому что он не будет выдерживать нагрузку.
Я месяц должна была ходить на костылях, это был шок – уже собиралась ехать на следующие соревнования. Подумала, что попробую ещё раз восстановиться и вернуться. В какой-то момент мне в больницу позвонил тренер – штаб даже не был в курсе, что я перенесла вторую операцию – и просто поставил перед фактом: «Мы через неделю летим на очередной этап Кубка России». Я ответила: «У меня операция только что была, мне месяц на костылях ходить». Он спросил: «Да? А что случилось?» Я объяснила, и мне ответили: «А, ну ладно, выздоравливай». Всё, больше никто не звонил.
Мне было очень обидно, и именно в тот день приняла решение, что буду продолжать учёбу в университете – на тот момент я уже училась по специальности, понимала, что такое реабилитация и чего не хватает у нас в стране, что спортсменов просто бросают с восстановлением. Это послужило толчком, чтобы завершить спортивную карьеру и заниматься работой.
Первое время у меня был дискомфорт в том плане, что мы постоянно были на сборах, летали, а тут я сижу на одном месте и никуда не уезжаю. Мне нужно было сменить обстановку, эта обыденность как-то давила: учёба-дом-тренировки, которые сама себе устраивала. Первый месяц мне по ночам очень часто снилось, как я выступаю, потом уже начались новые увлечения и заботы. Однако даже сейчас, когда приезжаю домой, периодически достаю папку и огромный мешок с медалями, смотрю все грамоты.
«В Европе весь процесс реабилитации проходит в два раза быстрее, чем у нас»
У моей семьи много знакомых врачей, и когда я выбирала профессию, они говорили, что сфера спортивной реабилитации только развивается в России, её практически нет. Когда я поступала в университет, не особо понимала, чем буду заниматься, что такое реабилитация вообще, где буду работать. Когда я прошла через восстановление после двух операций, уже поняла, как здорово, что я сделала выбор в пользу этого. Я изначально очень хотела пойти на высшее медицинское образование, но, когда месяц находишься на сборах и перерыв между ними длится неделю, это очень тяжело совмещать, поэтому выбрала реабилитацию.
Только когда я впервые пришла работать в реабилитационный центр, и мне дали первого пациента, поняла, что мне не хватает тех знаний, которых дали в университете. Это хорошая база теории, но как таковой практики у нас не было. Пришлось уже по ходу искать подход к пациентам, думать, какое реабилитационное направление мне ближе. С первым опытом работы ко мне пришло умение общаться с людьми, ведь бывают разные случаи: у кого-то тяжёлое заболевание, у кого-то – менее. Узнала, как подобрать слова, какими способами восстанавливать, чтобы человеку было лучше.
Также я читала литературу, советовалась с врачами, с которыми работала, потом посещала курсы по повышению квалификации и конференции, ездила на стажировку в Германию. В Европе вообще весь процесс проходит в два раза быстрее, нежели у нас. Там более уверены в своей работе с хирургической точки зрения и с первых дней активно начинают восстановление. Наши врачи очень переживают за свою работу и сильно растягивают ранние сроки восстановления. У нас именитых ребят часто отправляют на операцию в Европу, и начальный этап реабилитации они проходят там же. За границей сразу идёт комплексный подход: подключается и физиотерапия, и мобилизация, и двигательная активность.
У нас это есть, но пока не везде. Некоторые коллеги уже на ранних сроках отказываются от длительных использований ортезов, дополнительной опоры – тех же костылей – чтобы человек быстрее начал восстанавливать ходьбу. Многие поняли, что важно начинать активность с первых дней, что сейчас ещё есть пререабилитация – начало реабилитационных мероприятий перед операцией, что тоже очень важно и способствует сокращению сроков восстановления после неё. Сейчас это всё активно пытаются внедрить.
Я всегда говорю о том, что покой никогда не лечит, особенно если это профессиональный спортсмен. Допустим, для меня непонятно, когда говорят: «Две недели покоя и начинай восстановление». За две недели спортсмены очень быстро теряют свою форму, потом они её дольше набирают, если не начинают заниматься сразу. Даже если травмирована нога, ещё же есть руки, спина, пресс, здоровая нога, куда нагрузки можно давать. Они будут не такими интенсивными, но есть ещё прогрессивная нагрузка: если восстановление проходит в безболевой фазе, можно добавлять движения, постепенно набирать обороты, усложнять упражнения и выходить на более высокий тренировочный уровень.
«Всегда старалась выделить больше времени на спортсменов, оставалась после работы»
Из наших специалистов многие знают Марию Бурову, потому что она выступает на различных конференциях. Мы следим за её работами, что-то перенимаем в практику. Она открытый человек, всегда очень спокойно и развёрнуто отвечает на вопросы, подсказывает, если может. Из врачей выделю Василия Александровича Строганова, он мой коллега, хирург, травматолог. У него много интересной информации по оперативному лечению спортсменов.
На первое место в своём списке я бы поставила Андрея Андреевича Абрамова – врача женской сборной России по регби-7 (в 2016-м был врачом-реабилитологом сборной России по художественной гимнастике на Олимпийских играх в Рио-де-Жанейро – Прим. Premierliga.ru). Мы с ним работали в ФМБА (речь о Федеральном научно-клиническом центре Федерального медико-биологического агентства в Москве – Прим. Premierliga.ru), и он дал толчок к пониманию, что я хочу работать в реабилитации именно со спортсменами. В ФМБА проходили лечение члены сборных России по различным видам спорта и обычные пациенты. Я всегда старалась выделить больше времени на спортсменов, даже оставалась после работы подольше, чтобы позаниматься с ними – полчаса нагрузки в день им было мало.
Руководство ФМБА это не очень впечатляло, потому что спортсмены лежали там по квоте и каких-то огромных сумм не приносили, а нужно было зарабатывать именно с пациентов, которые не относились к спорту и платили за процедуры. Когда пришёл Андрей Андреевич, он увидел моё стремление и начал передавать мне спортсменов на реабилитацию, а моим коллегам давал обычных пациентов. С него у меня началось движение вверх по карьерной лестнице. В «Уфу» я также попала благодаря нему.
Андрей Абрамов – второй слева
«Некоторые думают закончить со спортом, но ты возвращаешь их обратно»
Первый опыт работы реабилитологом – центр «Дикуля» в Москве, это частная клиника. Для студентов, которые обучаются в университете, это хорошая начальная база: например, мне она помогла найти тему диплома на последнем курсе бакалавриата. Когда я уже окончила университет, пошла в научно-исследовательский медицинский центр реабилитологии и курортологии на Новом Арбате. Там очень много роботизированной технологии, разные направления работы: неврология, кардиология и травматология. Тогда же я поняла, что хочу работать в травматологии.
Следующее место работы – ФМБА. У меня была мысль пойти работать туда, ещё когда проходила там медицинское обследование. Первоначально туда отправлялись на реабилитацию космонавты после полётов, сейчас там лечат космонавтов-героев Советского Союза. Я даже поработала с Олегом Новицким, правда, он получил травму вообще на теннисном корте, и у нас реабилитация проходила не от начала до конца, а был только заключительный этап: бегали, делали смену направлений. Всё было хорошо, он восстановился.
Из спортсменов ко мне на реабилитацию попадала, например, гимнастка Дарья Спиридонова. Её сначала пытались восстановить консервативно, но поняли, что безуспешно, потом прооперировали, а ещё до операции она со сломанным голеностопом сыграла свадьбу. Правда, Дарья всегда опережала сроки: когда её восстанавливали после операции, она быстро слезла с костылей, пыталась что-то сделать, восстановилась и вернулась в спорт, но недавно объявила, что закончила карьеру.
Часто бывает, когда спортсмен с незалеченной травмой начинает какую-то активность. Мы психологически устойчивы к такому, потому что спортсменам на месте не сидится, при любом случае что-нибудь да выкинут. Были ребята, которые на вторую неделю после операции встали в футбольные ворота. Я говорила: «Какие ворота? Мы ещё на костылях, вроде, ходим». А мне ответили: «А я просто встал постоять».
Реабилитация в принципе долгая, особенно если было оперативное вмешательство, и длительное время спортсмен нормально не функционирует. В этот момент ты ещё выступаешь как психолог: нужно поддержать, объяснить, чтобы потерпели, потому что многие так же восстанавливаются, у них что-то болит – на ранних сроках это нормально. Некоторые даже думают закончить со спортом, им кажется, что уже лучше не будет, но ты возвращаешь их обратно. Объясняешь, что сначала это больно, а дальше всё будет лучше и лучше.
Вот пример Даши Кан. Она была в составе сборной по скалолазанию, прям друг за другом получила травмы голеностопа, одного плеча, другого. Она очень переживала, что ей ничего не помогает, почему травма одна за одной, что уже надо заканчивать. В итоге восстановилась, сейчас после травмы начинает потихонечку лазить.
Была ещё девочка, которая занималась кроссфитом. У неё первоначально было условие, что нужно быстрее восстановиться – предстояли соревнования. Ей только сделали операцию, а она сразу начала заниматься с весом – это было нужно по специфике вида спорта, чтобы мышцы не атрофировались и были в тонусе. Хотя мы понимали, что это очень рано: одно неверное движение – и трансплантату может быть конец.
Всё было под контролем врача, мы постоянно делали УЗИ, МРТ. Четыре с половиной месяца восстановления – и она выступила на соревнованиях и взяла то, что было нужно. Только тут вопрос в том, что у одного прокатило, но у другого – нет, нужно придерживаться каких-то рамок и стараться не форсировать ранние сроки. Уже потом, когда процесс заживления прошёл, постепенно добавляешь нагрузку и выходишь на уровень, который был до травмы, а чаще всего ещё лучше.
«Звали в «Локомотив», хоккей и регби-7, но «Уфа» среагировала быстрее всех»
Во время первой волны коронавируса центр начал работать в другом направлении: больше преобладала дыхательная гимнастика с людьми, которые перенесли эти заболевания или на тот момент находились в стационаре. Появились какие-то платные услуги, больше приходили обычные люди, а спортсменов укладывали очень мало. Плюс Андрей Андреевич ушёл работать в регби, у меня стало ещё меньше интереса. Отношение с руководством тоже поменялось: мне хотелось развиваться в области спорта, а начальство, наверное, больше было нацелено на заработок. В этот момент я поняла, что переросла это место, и мне хочется попасть в команду, я всегда об этом мечтала.
Из-за возможного увольнения у меня был страх – не понимала, куда дальше идти, даже думала, что не стоит этого делать. Мне сказали: «Ты хороший специалист, без работы не останешься, у тебя обязательно будет много других интересных предложений». Я подумала, что нужно попробовать, и уволилась. В этот же день мне поступило несколько предложений пройти собеседование – как в команды, так и в другие реабилитационные центры.
Был вариант пойти в футбольный «Локомотив», но там несколько человек претендовало на место, и нужно было ждать, пока всех послушают – где-то месяц, если не больше. Потом ходила в хоккейный ЦСКА, звал женский ЦСКА из регби-7, так как я уже работала с ребятами во время пандемии, причём добровольно. Быстрее всех среагировала «Уфа», поэтому выбор пал на футбол. Мне ещё в этом помог Андрей Андреевич. Он знал о моём желании работать в клубе, общался с Буровой и закинул удочку, есть ли возможность устроить куда-то в команду. Мария работала в «Уфе», она, возможно, и узнала у начальства, нужен ли им реабилитолог, уже потом они связались со мной.
Раньше я не следила за футболом, разве что могла посмотреть матчи сборной России. Мой папа сильно увлекается спортом, и у нас дома постоянно был включен спортивный канал. Сейчас смотрю матчи РПЛ, даже когда там не играет «Уфа», постоянно слежу за обновлением турнирной таблицы – мне это действительно интересно, да и нужно по работе.
Команда меня хорошо приняла, всегда помогала и прислушивалась к моим предложениям по работе и постановке тренировочного плана. Есть рабочие моменты, когда кто-то с кем-то не согласен, но они всегда присутствуют и оговариваются. Ребята, тренерский штаб – все отзывчивые. Главный тренер Рашид Рахимов симпатизирует как профессионал своего дела. Когда он пришёл, я прям воодушевилась его работой, тем, как он её ставит. Его направление мне ближе всего.
«Каждый футболист не с удовольствием пойдёт на реабилитацию – это для них мучение»
Тренировочный план всегда составляет главный тренер совместно со всем штабом, я же занимаюсь с общей группой только профилактикой – это разминка за 15 минут до основной тренировки. Если спортсмен недавно вышел в общую группу, мы с ним приходим на стадион ещё раньше и начинаем занятие за час до начала тренировки. Первые несколько недель после травмы – большой риск рецидива, поэтому мы дополнительно работаем, даже когда спортсмен уже находится в общей группе.
С тренерами мы регулярно общаемся по травмированным: кто и когда может выйти, у кого какая травма. Плюс переговариваемся по общим вопросам, по тренировке: что конкретно будет у общей группы, чтобы мне понимать, способен ли тот или иной спортсмен выйти или будет рановато по нагрузке. Можем обсудить каких-то отдельных игроков. Если у них есть какая-то проблема, они сразу сами подходят, никто не будет мучиться, терпеть.
Первоначально травмированный игрок идёт к врачу. Ему проводят исследование, ставят диагноз, дальше строится план лечения и реабилитации, и я занимаюсь с игроком как тренер-реабилитолог в зале и на поле. Также назначают физиотерапию. По мере того, как спортсмен прогрессирует, восприимчив к нагрузке, мы уже общаемся с тренером по физподготовке Райаном Мюллером и дополнительно с ним составляем программу. Возможно, спортсмен уже может участвовать в разминке с командой на поле, но дальше у него индивидуальная программа – и так постепенно, пока он не войдёт в общую группу.
Мы всегда говорим спортсменам: мы не враги, держать дольше положенного никто не будет. Если ты готов, тебя с распростёртыми объятиями заберут обратно в общую группу. Травмированным тяжело первое время. Они видят, что ребята тренируются на поле с мячом, а сами не могут этот мяч сейчас трогать, потому что нужно заниматься совсем другим: больше зала, силовых тренировок – они вообще это не любят. Постоянно идёт борьба, объяснение, зачем нам нужно тренировать пресс, верхний плечевой пояс, когда играют ногами. В любом случае это всё приводит к своему результату – ребята восстанавливаются, выходят на поле и продолжают играть.
При мне в команде было не так много травм. Вообще каждый футболист не с удовольствием пойдёт на реабилитацию, потому что для них это мучение, каторга, специфическая нагрузка, которую они в принципе никогда не делают. Они нечасто занимаются в таком объёме, поэтому, когда у игроков случаются травмы, и им нужно идти заниматься со мной, они понимают: чтобы это всё закончилось, нужно быстрее восстановиться.
«С Рахимовым мы оказались единомышленниками»
У нас есть чат, куда я скидываю информацию по тренировкам, опросники по состоянию. Зимой пришли новые ребята, и мы провели с ними стабилизационную тренировку на пресс. На следующий день я подошла к ребятам, чтобы объяснить про опросник, который нужно каждый день заполнять, и мне сказали, что мой номер уже заблокировали – конечно, в шутку. Для них мои тренировки тяжеловаты, но их это всё равно не спасёт!
На зимних сборах у ребят было по две тренировки в день – это тоже для них тоже напряжно, но таков спорт. У меня в горных лыжах и по три тренировки в день ставили, и зарядку в шесть утра. Когда я только пришла в команду и увидела, что футболисты тренировались один раз в день на поле, для меня это был большой вопрос. После прихода Рашида Маматкуловича и Райана мы с ними оказались единомышленниками – вместе согласились, что помимо одной тренировки на поле ребятам ещё нужна функциональная и силовая база. Естественно, всё это сопоставляется с графиком, но для каждого нужна индивидуальная программа, которую обязательно надо делать для профилактики и укрепления организма. Мы потом проводим определённые тестирования, смотрим за их движениями и корректируем, если надо.
Из тех игроков, с кем поработала больше, могу отметить Константина Плиева. Он всегда ответственно выполняет упражнения, и я говорю про него ребятам, которые находятся на восстановлении: «Вот Костя никогда не задавал лишних вопросов!» Григорий Морозов у меня не восстанавливался, но его всегда можно увидеть до и после тренировки в зале, на сборах этим отличался. Алексей Никитин всегда выполняет план тренировки, даже приедет раньше, отчитается, поблагодарит.
Также профессионально подходят к делу Филип Мрзляк и Джемал Табидзе. С Дмитрием Сысуевым идёт вечная борьба, зачем и почему мы делаем то или иное – наверное, потому что он у меня проходил реабилитацию. Во всех видах спорта кто-то ленится немножко больше, чем другой, но вообще в «Уфе» все ребята – молодцы.
«Работала с пациентами добровольно, потом они сами спрашивали, сколько стоит курс»
Работа занимает большую часть моего времени: сначала с ребятами из команды, потом уже с людьми на дистанционной реабилитации. Плюс я дополнительно занимаюсь языками, изучаю немецкий и английский, также сейчас прохожу курс от различных зарубежных специалистов из игровых видов спорта. Свободного времени, можно сказать, нет вообще.
Я стала набирать клиентов на индивидуальную реабилитацию, как только начала вести по специализации свой инстаграм. Мне писали люди из различных уголков нашей страны – и даже из-за границы – что у них не было возможности пройти реабилитацию в своём городе, либо её вообще нет, и они бы хотели попросить помощи, узнать, какие упражнения им делать, чтобы восстановиться.
Постепенно я начала формировать для себя какой-то план дистанционной работы, который можно делать онлайн. Сначала сомневалась в эффективности, так как всё время работала с пациентом только очно, но, когда начали появляться первые результаты – люди реально восстанавливались и возвращались в свою активность – поняла, что это работает и можно сократить время посещения больниц, клиник. Особенно в то время, когда всё закрыто и вообще нет возможности куда-то попасть. Это очень здорово спасало. Мне пишут и спортсмены, и обычные люди, но в последнее время спортсменов стало побольше, в частности из регби или футбола, потому что в последнее время работала с командами из этих видов спорта.
Пока было время, я занималась добровольно, потом уже сами пациенты начали писать, сколько стоит курс. Мне помогли составить прайс-лист, мы сопоставляли с ценами в клиниках, чтобы это было дешевле и доступно, иначе какой в этом смысл. Многие выбирают дистанционный способ из-за того, что в клинике дорого проходить лечение или клиника вообще далеко находится.
Допустим, у меня есть цена за месяц совместной работы, а в клинике отдаёшь, грубо говоря, две тысячи за то, две тысячи за другое – в комплексе это выходит ещё дороже, нежели заплатил один раз за месяц. Я всегда иду навстречу, если кому-то тяжело оплатить сразу всю сумму: мы можем разбить оплату на части, плюс я сделала более дешёвые пакеты, где буду сидеть на связи с пациентом не 24 на 7, а раз в неделю.
Я сначала не думала вести инстаграм по профессиональной сфере. Просто снимала результаты работы и выкладывала в ленту без какой-то задней мысли. Потом в инстаграме появилась функция, что можно смотреть сделанные сохранения – я поняла, что их там очень много, хотя никак не продвигала свою страницу. Моя подруга сказала: «Почему бы тебе не снимать блоки с упражнениями, это очень востребовано».
Я задумалась, что можно начать выкладывать какую-то полезную информацию, чтобы люди понимали, что реабилитация – это не просто дыхательная гимнастика с палочкой, как многие представляют, а это полноценные занятия, которые также могут быть спортивными. Нагрузка там не меньше, чем в спортзале. Многие после того, как заканчивают реабилитацию, перенимают что-то в свою тренировочную программу, либо передают другим спортсменам или тренерам.
«Глобальная мечта – поработать в Европе, ради этого учу языки»
Работа с командой всегда для меня была мечтой. Во-первых, это спортивный опыт, различные травмы. Мы уходим от привычных движений, меняем их под вид спорта – в данном случае это футбол – и придумываем новые модификации. Во-вторых, это новые и полезные знакомства с врачебным, тренерским и административным штабом. Ты всегда находишься с командой, ездишь с ней на сборы, поддерживаешь её. Я чувствую себя комфортно: раньше была на месте спортсмена, а сейчас просто нахожусь с другой стороны.
Сейчас моя глобальная мечта – поработать в Европе, ради этого и учу языки. В идеале тоже хочу попасть в команду, посмотреть, как там работают, что-то перенять – было бы очень здорово и интересно получить этот опыт. Мне говорили, что все, кто приходят в «Уфу», потом идут на повышение. Конечно, мы все хотим расти, но сейчас меня всё устраивает здесь, как начальный опыт работы с футбольной командой, дальше посмотрим, как оно будет. Пока наша задача – подняться выше и наладить свою игру.
Если в команду приходит работать хороший специалист, нет никакой разницы, какого он пола – мужского или женского. Как ты себя поставишь в этой работе, так к тебе будут относиться – как к специалисту или, грубо говоря, подружке. Мы всегда можем пошутить с ребятами, поговорить на серьёзные темы. Конечно, в любом случае ты остаёшься для них единственной женщиной в команде: тебе больше помогут, дверь придержат, иногда и кофе оплатят. Поэтому если меня спросят, идти ли работать женщине в мужскую команду, я скажу: «Да, конечно». В этом ничего такого нет. Если ты правильно себя позиционируешь, никаких проблем не будет».
Фото: «Уфа»; личный архив Надежды Смирновой
