4 января наступившего 2013-го года исполнилось пять лет со дня трагически нелепой гибели Вячеслава Амбарцумяна. Он возвращался к себе домой из соседнего дома и в этом самом переулке был сбит автомобилем. Черепно-мозговая травма оказалась смертельной….

Прежде чем расскажу о Славе и познакомлю читателей с его соображениями о футболе, небольшое личное отступление. Считаю, что моя журналистская жизнь сложилась удачно хотя бы потому, что с большинством футболистов, чьей игрой я восхищался в детстве и юности, а затем в зрелости, когда  манера, стиль, индивидуальность многих мастеров оказывались близкими для меня, отвечали моему футбольному вкусу, – так вот с большинством этих мастеров посчастливилось мне водить достаточно крепкое знакомство. Среди них (называю без специального отбора, как бы для примера) Яшин, Сальников и Иванов, Мамедов, Кузнецов и Нетто, Стрельцов, Воронин и Численко, Севидов, Маслов, Федотов и Шестернев… могу еще долго продолжать. Однако бывали исключения, когда с тем или иным, зачастую очень хорошим игроком встречался лишь по делу, личные отношения не завязывались, вне футбола время проводить не случалось. Вот таким исключением и оказалось краткое знакомство с Амбарцумяном, чье мастерство, умная и техничная игра не могли не радовать.

Ему было 19, когда он провел сезон в «Спартаке», а затем три года выступал за ЦСКА. В 61-м и 62-м армейцев тренировал К.Бесков, команда дважды подряд заняла четвертое место, что было весьма неплохо, однако не удовлетворило генералов с большими звездами на погонах, и Бескова уволили. Но для Славы Амбарцумяна эти два года оказались в целом удачными: он вошел в список «33 лучших» под вторым номером среди правых инсайдов, дебютировал в сборной СССР. После этого он вернулся в «Спартак», где и прошли его лучшие годы, хотя закрепиться в сборной не удалось.

Однако и в «Спартаке» ему в какой-то степени не повезло, если говорить не об игре, а о наградах. В 63-м и 68-м он был награжден серебряной медалью, а вот в 69-м, когда спартаковцы стали чемпионами, половины матчей в чемпионате страны не провел и потому золотой медали не получил. В 63-м и 65-м стал обладателем Кубка страны, а в 71-м опять-таки не хватило матчей, чтобы получить кубковый диплом. Да, наград могло бы быть и больше, но вот к его игре не было никаких претензий. В 68-м он был признан по итогам сезона лучшим центральным полузащитником страны. Однако распределение по амплуа во всех подобных списках, да и вообще в тактически разнообразной игре выглядит порой условно. Так что в том году его можно было посчитать и правым, и левым полузащитником.

Вообще же игрокам его поколения довелось на себе испытать все тактические метаморфозы тех лет. Освоение новых систем, искания тренеров – практиков и теоретиков – на поле осуществляли они, игроки, пришедшие в большой футбол при «дубль-вэ», с интересом и даже увлечением принявшие бразильскую систему. Оценивая же игроков, так сказать, не по штатному расписанию, а по их игровой манере, мы стремились и стремимся выделять организаторов игры, диспетчеров, независимо от того, на какой позиции – справа, слева или в центре – они чаще располагаются. К таким игрокам, от которых в первую очередь требуется умение разбираться в тонкостях футбола, быть инициаторами комбинаций, держать в своих руках «нити» игры, всегда и относился Амбарцумян. Это и стало главной темой нашего разговора, его интервью в качестве первого номера в списке «33 лучших» сезона-68.

– Труднее ли сейчас стало диспетчеру?

– Вы знаете, слово это уже, по-моему, стерлось. И не от частого употребления, а по причинам чисто футбольным. Диспетчерами обычно были игроки, свободные от иных заданий. Когда к нам пришла бразильская система, то прототипом диспетчера считался Диди. Правда, уже вскоре стало ясно, что эту роль не обязательно должен выполнять полузащитник, а может, например, и один из центральных нападающих. Все зависело от способностей, если хотите, от склонностей игрока.

– И чаще всего диспетчерами становились бывшие инсайды?

– Только те, кто и до этого отличались пристрастием к комбинационному розыгрышу. Скажем, такие инсайды, как Исаев и Мамыкин, при бразильской системе могли играть выдвинутыми вперед центрфорвардами, а Сальников, Батанов, Короленков – полузащитниками-диспетчерами. Иванов же, например, стал центральным нападающим. Но разве он не был диспетчером?

– Тем, кто перешел в полузащиту, видимо, больше пришлось перестраиваться.

– Пожалуй, да. Увеличился объем работы, шире стал маневр, надо было приобретать новые навыки, в частности, совершенствоваться в отборе мяча.

– А потом, когда полузащитников прибавилось, когда на смену бразильской системе пришли новые разработки?

– Играть в средней линии стало еще труднее. И это связано не только с тактикой, но и с увеличением скорости игры, с возросшей интенсивностью. Объем работы снова увеличился. Требования к каждому игроку стали такими, что не случайно появилось слово «универсализм».

– И тогда, вы считаете, исчезли диспетчеры?

– Как самостоятельная единица – да. Потому что невозможно иметь игрока, который бы только распоряжался мячом, организовывал действия нападающих. Это должен теперь уметь делать каждый полузащитник, да и форвард тоже. Не всем для этого хватает опыта и мастерства, и когда сейчас в команду приходит молодой футболист, оценивают не только его технические и скоростные возможности. Тренеры приглядываются: а как он понимает игру, каков он в подыгрыше? Это, мне кажется, принципиально новое явление, ведь раньше считалось, что только опытные футболисты должны вести игру, направлять молодых. А сейчас у всех полузащитников в той или иной степени есть комбинационная жилка. Папаев, Киселев, Мунтян, Сахаров…. Но их ведь не называют диспетчерами!

– Кроме Мунтяна….

– Потому что он просто выше классом. Ну, наверное, можно так сказать: исчезли ярко выраженные диспетчеры, их обязанности выполняют в каждой команде несколько игроков. И чем больше способных на это, тем лучше.

– Выходит, диспетчеров стало больше?

– Главное, они должны гораздо больше действовать на поле, чем прежде. И поэтому их игровые обязанности нельзя ограничивать одним этим словом. Каждый полузащитник начинает с того, что старается подавить активностью своего непосредственного соперника, за которого он отвечает так же, как защитник за форварда.

– Значит, в матче «Спартака» с киевским «Динамо», например, вы отвечаете, примитивно говоря, за то, чтобы Мунтян не забил гол, а он – за то, чтобы не забили вы?

– В принципе – да. Вот мы вышли на исходные позиции в центре поля. У нас две задачи – сыграть в матче самому и не дать сыграть своему сопернику. В зависимости от способностей игрока, от его роли в команде вторая задача может выйти на первый план. Бывает, тренер говорит футболисту: «Для тебя главное – не дать сыграть противнику, а уж затем попытайся сыграть сам».

– Но, наверное, ни вам, ни Мунтяну так не говорят, а ставят задачу «подавить активностью». В чем это выражается конкретно?

– Это значит, что надо постараться заставить соперника перейти к оборонительным действиям. Если Мунтян, скажем, на первых минутах пару раз остро открылся, ворвался в опасную зону, партнеры скажут мне: «Следи за ним, не зарывайся». Я какое-то время не буду рисковать, стану больше действовать в глубине, не ходить далеко вперед. Значит, я уже не помогаю своим форвардам, инициатива у моего соперника, то есть он меня переигрывает. В подобной ситуации очень важно, чтобы партнеры проигрывающего поединок полузащитника активнее действовали впереди, могли наладить атаку и таким образом проявили бы свои организаторские способности. Тогда можно сообща как бы компенсировать локальную неудачу и дать возможность товарищу перехватить инициативу у своего соперника.

– В чем еще проявляется коллективное взаимодействие?

– Скажем, по ходу игры я оказался далеко впереди, а мы потеряли мяч. Осянин тут же рывком метров на тридцать возвращается назад, чтобы занять мое место в обороне, пока я возвращусь. Когда же, к примеру, Крутиков устремлялся в атаку, мне порой доводилось его выручать. Иногда успеешь сказать «спасибо», чаще бывает не до этого, но, конечно, испытываешь благодарность к выручившему тебя партнеру и готов в ответ поступить так же.

– Однако полузащитники «Спартака» на передней линии бывают не реже нападающих. Игру вашей шестерки хавбеков и форвардов даже окрестили каруселью.

– Мы, конечно, заранее названия не придумывали, со стороны виднее, но принцип, пожалуй, именно такой – круговая порука. Трем форвардам поставили задачу находиться в постоянном и, главное, разумном движении, при этом внимательно следить за перемещениями и подключениями полузащитников, атакующие устремления которых тренеры не сдерживали. Да, мы часто выходили вперед, а нападающие по ситуации оказывались в средней линии. Внешне это, видимо, и выглядело каруселью. Однако разделение функций у нас было строгое, и наша игра отнюдь не пример, как некоторые полагают, полнейшего универсализма. Его вообще надо понимать, по-моему, так: не делать всё, но когда надо – сделать. Поэтому и Хусаинова я, например, считаю чистым нападающим. А то, что он к тому же много играет в глубине, это проявление его индивидуальности.

– Была ли такая игра для «Спартака» открытием?

– Нет, скорее, развитием того, что было найдено в 1963 году. Собственно говоря, уже в 1962 году, когда мы сделались чемпионами, мы несколько матчей провели с расстановкой 1+4+3+3, но тогда этого никто словно бы не хотел замечать.

Прерываю наш тогдашний, 68-го года разговор, чтобы внести важнейшее уточнение. Вероятно, именно это и называется «аберрацией памяти», которая проявилась не только у Славы Амбарцумяна, но и у меня как автора, и у Льва Ивановича Филатова как редактора. Ни в 68-м, когда это интервью было опубликовано в еженедельнике «Футбол» (или он уже назывался «Футбол-хоккей»), ни в 75-м, когда оно вошло в книгу «Играя, сужу об игре», мы не заметили, что Слава говорит «мы», возвращаясь мысленно в 62-й год, хотя тот сезон он проводил в ЦСКА, а не в «Спартаке». Видимо, дело в том, что к концу 68-го года, когда мы беседовали, он за шесть лет подряд, проведенных в «Спартаке», настолько сроднился с тренерами и партнерами, что ему казалось: и чемпионский спартаковский сезон 62-го был и его успехом. Хотя, повторяю, в том году он очень даже неплохо сыграл в ЦСКА у Бескова. А интервью продолжалось так:

– В 1963 году мы очень плохо стартовали. И вот Никита Павлович Симонян предложил окончательно отказаться от классической бразильской расстановки. В полузащите стали играть Логофет, Фалин и Нетто, в нападении – Хусаинов, Севидов и я. Для соперников это, видимо, оказалось неожиданностью, и мы тогда матчей двадцать прошли без поражений. Тому подбору игроков, который был в «Спартаке», такая система игры подходила больше, чем бразильская. В сезоне же 1966 года «Спартак» вдруг попытался снова сыграть 1+4+2+4. Двумя полузащитниками были Логофет и я. Отчетливо помню, как трудно нам тогда приходилось даже в матчах с более слабыми командами. Мы вдвоем ничего не могли поделать в середине поля с тремя хавбеками соперника. Эта история, по-моему, поучительна. Во-первых, мы потеряли два года, пока вновь обрели игру. Во-вторых, обидно, что отказались от собственной находки. Дело тут вовсе не в приоритете, а в том, что мы нашли свою игру, но стали от добра искать добра. Наконец, то был естественный шаг – укрепление средней линии, и к этому очень скоро пришел футбол. А, может быть, не пришел, а вернулся, потому что еще при «дубль-вэ» в середине поля действовала четверка игроков – два хавбека и два инсайда.

– А чего бы хотели вы лично добиться как игрок?

– Знаете, говорят, что у каждого тренера должна быть своя команда-мечта, которую бы он стремился создать. Но, по-моему, такая мечта должна быть и у игроков: команда, в которой игрок бы стремился играть. Поэтому я не мечтаю о чем-то необыкновенном, а просто очень хочу провести как можно больше матчей в «Спартаке». Не обязательно всегда побеждать, но хочется всегда покидать поле с таким чувством, что ты не зря выходил на него полтора часа назад. С чистой совестью….

 * * *

Повторю то, о чем сказал в самом начале: это был мой единственный серьезный разговор с Вячеславом Амбарцумяном, игрой которого я всегда восхищался, но с которым у нас так и не сложились личные отношения. Встречаясь в подтрибунных помещениях в Лужниках и на «Динамо», мы вежливо здоровались, не более. А затем уже десятилетиями и случайно не пересекались. Но пять лет назад, словно обухом по голове, – известие о его трагической гибели. И нахлынула горечь из-за несостоявшихся бесед, исключение – та, единственная. Не помню, под каким заголовком его интервью было напечатано в еженедельнике. «Чистая совесть» – так оно называлось в книге. И сейчас в этом заголовке увиделся мне некий символический смысл. Его ведь можно отнести ко всем нам, живущим. С чистой совестью можем мы жить и работать в футболе до тех пор, пока помним замечательных мастеров, благодаря которым развивалась и цвела всеми любимая игра. Помним и воздаем им ими же заслуженное.     

Валерий ВИНОКУРОВ