Прежде чем остановиться на заголовке «Командиры» перебрал мысленно все синонимы, которые используются к слову «тренеры». Чаще всего их называют наставниками, что, по-моему, крайне редко соответствует действительности. Наставник – это ведь воспитатель, а далеко не каждого тренера можно считать таковым. Когда речь заходит о постановке игры, тренеров сравнивают с режиссерами, но это лишь необходимая и не всегда исчерпывающая часть их деятельности, хотя, возможно, важнейшая. А вот командирами их вполне можно считать. Тем более что мы знаем, какими разными бывают командиры. Авторитарными с диктаторскими замашками и, напротив, авторитетными с демократическим подходом к взаимоотношениям с подчиненными. Разнохарактерность командиров всех рангов свойственна и тренерам. И на примерах тренеров сборной разных лет это мы постоянно наблюдали. Итак, продолжаю воспоминания о них в хронологическом порядке, в той последовательности, в какой становились они во главе самой главной команды страны.

Василий Николаевич Соколов

Василий Соколов был одним из лучших левых защитников в истории нашего футбола. И на месте центрального защитника действовал умело и уверенно. Вообще такая универсальность игроков обороны не редкость. Скажем, Владимир Кесарев и как правый защитник, и как впоследствии центральный всегда входил в число сильнейших в стране. А, например, Михаил Семичастный начинал правым крайним нападающим, стал затем прекрасным центральным защитником и завершал карьеру игрока на левом фланге обороны. Однако всем известно, что далеко не всегда прекрасные мастера становятся хорошими тренерами. Соколову это удалось, и дважды чемпион страны как игрок он дважды становился чемпионом СССР и как тренер.

С Василием Николаевичем я познакомился в первый же год своей работы в еженедельнике «Футбол», когда мне поручили помочь ему написать обзор тура в очередной номер нашего издания. Серьезный, как мне тогда показалось, даже суровый, он избрал темой именно игру защитников. Подробно объяснял мне, чертя небольшие схемы на бумаге, как правильно или неправильно действовали игроки в отчетных матчах. Молча за ним записывая, я в какой-то момент бросил реплику: «Так, как вы играли против Трофимова, да?». Он внимательно, изучающе посмотрел на меня и спросил, впервые перейдя с «ты» на «вы»: «Откуда вы это знаете, молодой человек?». – «Видел». – «И сколько же лет вам тогда было?». – «Лет девять-десять».

И тогда он попросил меня начертить на листе бумаги, что я запомнил о его противостоянии с Василием Трофимовым. В другой ситуации я бы, конечно, не сумел. Но перед глазами-то были его схемы, и более или менее удалось справиться. Соколов довольно долго молчал, глядя на рисунок. Я же проклинал себя за то, что влез со своей репликой. А он вдруг сказал: «Вы же новенький. Давно здесь работаете?». И получив ответ, что работаю в еженедельнике где-то около года, строго произнес: «Ни в коем случае эту работу не бросайте, футболу не изменяйте. Обещаете?». Поскольку у меня и в мыслях не было отказаться от профессии, о которой давно мечтал, я радостно закивал, а мысленно кричал: «Обещаю, еще как обещаю».

Раза два или три мы потом встречались с той же целью готовить обзор. Но о личном уже не говорили. И если в первом случае мне казалось, что он проводил со мной «ликбез», то впоследствии я рассматривал это как урок. Тем более что он снова обращался только на «ты», старше ведь был на четверть века с лишним.

И довольно скоро я узнал, что его проблема как тренера заключалась в излишней суровости характера. Он возглавил сборную СССР после ее воссоздания в 1954 году, вслед за двухлетним перерывом из-за расформирования за поражение от югославов на Олимпиаде в Хельсинки. Под его руководством она провела лишь два официальных матча: разгромила шведов и сыграла вничью с финалистами чемпионата мира – венграми. И по той же причине – из-за жесткости характера, из-за неуживчивости с игроками и еще в большей степени с начальством – он расстался не только со сборной, но и со «Спартаком», который перед этим дважды подряд приводил к победе в чемпионате страны. Все это было известно многим, но мой опыт общения с ним оказался, как понимаете, совсем иным. И запомнил я Василия Николаевича вовсе не как авторитарного, а наоборот – как доброжелательного человека. Наверное, так всегда бывает в жизни: какой стороной к тебе люди оборачиваются, такими мы их и воспринимаем.

Гавриил Дмитриевич Качалин

До чего ж удивительными бывают совпадения! Я приступил к работе над этими воспоминаниями в те самые дни, когда исполнялось 100 лет со дня рождения Гавриила Дмитриевича. Обратил на это внимание вечером того именно дня, как написал первую часть «Командиров». Трижды становился Качалин тренером сборной СССР, под его руководством она провела наибольшее количество официальных матчей и добилась двух своих самых замечательных побед – на Олимпиаде и в Кубке Европы. Но если тренера три раза назначают на такую должность, значит, его и увольняли трижды. Так ведь и было, причем все три раза после чемпионатов мира. Впрочем, все это, понятное дело, отражено в справочниках.

Но вот и еще одно совпадение. Только что шла речь о человеке, пострадавшем, так сказать, из-за сложного характера. Гавриил Дмитриевич же в этом смысле был полной противоположностью Василия Николаевича. Мягкий, спокойный, он, кажется, и повысить голос не умел, но при этом добивался от игроков всего, чего хотел. Однако, как видите, после чемпионатов мира и его начальство не жаловало. А вот доверие, возможно, излишнее, к футболистам привело к двум событиям, оставившим рубцы на его сердце. Одно я определил бы как драму, другое – безусловно, как трагедию. И случились они тогда, когда командами руководил тренер, к которому больше, чем абсолютному большинству его коллег по профессии, подходит слово «наставник».

Именно об этих грустных событиях и вели мы разговор теплым московским вечером, возвращаясь после очередного заседания Всесоюзного тренерского совета. Не помню уж о чем шла речь на том заседании, но, выйдя из здания и продолжая беседу, нам обоим хотелось ее закончить. И Гавриил Дмитриевич предложил прогуляться. Так и направились мы по Фрунзенской набережной, неторопливо шли, неторопливо текла беседа. А вот, как и почему завели речь о тех двух событиях, не могу вспомнить.

О первом из них, о том, что случилось перед чемпионатом мира 1958 года, когда Эдуарда Стрельцова, Бориса Татушина и Михаила Огонькова исключили из сборной и сурово наказали, наши точки зрения разошлись. Не в вопросе, понятное дело, об уголовном деле Стрельцова. Его мы, собственно, и не обсуждали, ибо сходились во мнении, что преступления никакого не было. Разошлись наши точки зрения в том, надо ли было изгонять троих нарушителей режима из сборной. Качалин считал и об этом впоследствии говорил в одной из моих радиопрограмм, что оставить их в сборной и везти на чемпионат мира было невозможно. Мне же казалось, что наказание – отлучение от сборной – не соответствовало тяжести проступка, а к тому же повредило и всей команде. Гавриил Дмитриевич перевел тему с наказания на доверие. Они не оправдали его доверия, и человека, который всю свою работу строил на доверии к футболистам, это до боли оскорбило. Разве нельзя его понять?

Но, по-моему, самым кровоточащим рубцом на сердце Гавриила Дмитриевича была трагическая гибель 21-летнего талантливейшего форварда Анатолия Кожемякина. И хотя прямо он этого не сказал, мне казалось, что он себя обвинял. Дело было в том, что Кожемякин из-за небольшого повреждения не мог сыграть в очередном календарном матче «Динамо», которое тогда тренировал Качалин. И верный своему принципу доверять футболистам тренер отпустил молодого игрока со сбора, да еще с партнером, не отличавшимся соблюдением режима. В общем, пытаясь выбраться из застрявшего лифта Кожемякин погиб.

«Ну, как я должен был поступить?» – повторял и повторял Гавриил Дмитриевич. Он ведь понимал, что и без того молодые люди проводят на сборах и в поездках львиную долю времени, что в семьях их ждут – не дождутся. А раз не может сыграть, пусть хоть лишний денек проведет в домашней обстановке. Что тут скажешь, что ответишь? И когда мы распрощались, и я направился в метро, то всю дорогу только и вспоминал его горькое: «Ну, как я должен был поступить?». Периодически вспоминаю об этом по сей день, но разве найдется ответ?!

Какая же все-таки великая несправедливость выпала на долю тренера, который всех своих выдающихся успехов в работе со сборной и с клубами добивался именно потому, что в игре и вне игры строил отношения с футболистами на уважении к ним, на понимании их возможностей и особенностей их мастерства, на том всеобъемлющем доверии, которое делает командира «отцом и другом солдат»! Таким все мы помним Гавриила Дмитриевича. Может быть, прежде всего, помним его как прекрасного человека, который и добивался больших побед не только благодаря своим профессиональным, но и человеческим качествам.

                                               Валерий ВИНОКУРОВ