Годы и люди: ЯШИН НАВСЕГДА

Среди многих моих знакомых – журналистов и писателей – попадались такие, что обожали перечитывать собственные произведения. Один из них приехал на Олимпиаду в Монреаль с несколькими своими книжками и массу времени провел, лежа на кровати и наслаждаясь чтением сочиненного им ранее.

В последние годы грешен в этом отношении и я. Два раза в год – 22 октября и 20 марта – перечитываю свой небольшой репортаж, опубликованный в еженедельнике «Футбол-Хоккей» в январе 1991 года. 22 октября – это день рождения Льва Ивановича Яшина, 20 марта – день его кончины.

Почему я перечитываю в эти дни именно эти строки? Среди множества встреч и бесед с Львом Ивановичем именно эта оставила в душе самый четкий след, потому что была она и самой грустной. Естественно, чувство грусти, печали, тоски я испытываю всегда в день его рождения и в день его смерти.

Потому и предлагаю вам в эти дни разделить со мной это чувство, ознакомившись с тем, что было написано два десятка лет назад и напечатано под заголовком «Яшин остается».

Этот день всегда приходит. Рано или поздно, но приходит всегда. День, когда не надо укладывать спортивную сумку и отправляться на тренировку. В этот день вольно или невольно человек оглядывается назад, чтобы оценить пройденный путь. Он как будто переплыл бурную реку, в борьбе с течением ему некогда было оглянуться, остановиться, и, только достигнув того берега, невозможно удержаться, чтобы не посмотреть, какое ты преодолел расстояние. Это просто необходимо сделать, ибо, когда мы поймем, что оказалось нам по силам, только тогда мы вправе ставить перед собой новую цель, достойную по трудности, по масштабу уже достигнутого.

Этот день пришел для Льва Яшина. Не верится, правда? Не хочется верить. Что мы увидим его на поле еще только один раз. Один раз – в его прощальном матче.

– И мне самому не верится. Мне кажется, что я еще не познал всей горечи расставания с полем. Сейчас даже испытываю какое-то облегчение: решение принято, возврата нет. И вот впервые за долгие-долгие годы не надо готовиться к сезону в зале, не надо бросаться за мячом на маты (мы беседуем в манеже, где готовятся к сезону московские динамовцы. – В.В.), падать и вставать, вставать и падать. Но чувствую, что самую горькую горечь еще предстоит мне вкусить, когда команда начнет играть, когда в раздевалке будут стучать по полу шипы бутс, и будет пахнуть массажной мазью, и будут разминаться и нервничать ребята, и будут рваться на поле, и их будут ждать и встречать зрители. А мне не надо будет надевать форму и разминаться, прислушиваться к торопливым последним словам тренера, и меня никто не будет ждать и встречать…

Он говорит медленно, с трудом подбирая слова. И мы говорим как будто ни о чем, ни на какую-то определенную тему. Это не интервью. Я даже ловлю себя на том, что беседую с Яшиным по делу впервые, пожалуй, без записной книжки, ведь всегда раньше он внимательно следил, чтобы его формулировки были точны и точно переданы. Это не интервью, я не задаю вопросов. Но зато это разговор обо всем. О том, что дает футбол человеку и что человек отдает футболу. И здесь формулировки не важны, важно настроение. И мысли. Да, это мысли вслух человека, без которого столько лет мы не представляли себе наш футбол.

Сколько было написано и сказано о том, какую роль в футболе сыграл Яшин – вратарь, как с его появлением в воротах вдруг выяснилось, что и вратарь может повлиять (и немало!) на тактику игры. Но пришло, по-моему, время сказать, что, пожалуй, самую большую роль он сыграл в футболе как личность, что не только, а возможно, и не столько технико-тактические качества сделали его нашим кумиром и любимцем, как качества человеческие. Такое уважение и любовь может завоевать только тот, кто отдает себя людям без остатка, кто отдает больше, чем получает.

– …По разному люди уходят их футбола. На моих глазах заканчивали выступать десятки игроков. Для одних – футбольные годы остались воспоминанием, приятным, нет ли, но только воспоминанием, эпизодом в жизни, хоть и длительным, но только эпизодом. Они отдавали себя футболу каждый по-своему. Кто отдал все, что мог, а кто и половины не отдал. Кто был тружеником, а кто красовался своим талантом. Приходили мальчишки, в двадцать лет становились чемпионами, сейчас им по тридцать, но их уже почти никто не помнит. Потому что гораздо важнее не как начать, а как закончить. Секундомер показывает результат на финише. Для других футбол остался на всю жизнь. И чтобы было так, совсем не обязательно работать в футболе, необязательно быть тренером, потому что можно, и работая в футболе, оставаться ремесленником и лишь отбывать часы. У меня есть друзья, с которыми мы вместе играли и которые сейчас по работе с футболом не связаны. Но они живут радостями и бедами нашего футбола, они думают о его путях-дорогах. Мне интереснее с ними спорить и говорить, скажем, о нынешних крайних форвардах или хавбеках, чем с иными тренерами или футбольными работниками, для которых футбол никогда не был жизненной потребностью, которые с таким же успехом, точнее, неуспехом, могли обосноваться в любой другой области…

Он говорит об этом, волнуясь, с горячностью. И не потому, что сегодня может говорить без боязни кого-то обидеть. На него часто обижались и прежде, когда он был игроком. Он говорил это своим партнерам, если считал, что они обманывают футбол, а значит, и самих себя. Он говорил эти слова в глаза, один на один и на собраниях команды. В раздевалке сразу после победы и даже при вручении медалей. Потому что никогда не мог смириться с тем, что человек отдает футболу меньше, чем может, не в силах был промолчать, если считал кого-то случайным в футболе.

Результат берется на финише…

А начинал Яшин трудно. Старт у него не был таким впечатляющим, как у многих его коллег. Неудачный матч в двадцать один год и потом почти три сезона в дубле. Теперь, спустя двадцать лет, понимаешь, что не гладкая, а тернистая дорога закаляет характер. За те годы, что он с блеском защищал ворота, один за другим сменялись его дублеры. Это были способные, иногда даже талантливые, вратари. Казалось бы, как хорошо, спокойно расти за спиной у Яшина. Не вырастали. И кое-кто склонен был даже ставить это ему в вину. А что он мог сделать? Уйти, освободить место? Ушел бы, освободил бы, но только для того, кто был бы сильнее. Это закон спорта. И Яшин не пытался противиться ему. Он не скрывал никаких секретов, он приглашал тренироваться рядом с собой, бывало, пропускал по полсезона из-за травм. Но дублеры не выдерживали испытания, и он возвращался. Потому что он был сильнее характером, потому что он превосходил их как личность.

И был 1962 год, горький чемпионат мира в Чили. И было ему тогда уже тридцать три (!) года. И казалось, что все – кончился Яшин. И его не берегли, не прощали ошибок. Прошлые заслуги в расчет не берутся, надо быть сильнейшим сегодня.

– …Это было еще труднее, чем начало. Страшно было выйти на поле. Но я знал, что выйду, что вернусь и в сборную, что не отдал футболу всего, что мог и должен быть отдать…

Мы вспомнили тех, кто заканчивал раньше. О тех, кто не берег себя и завершал карьеру по собственной вине, стоит ли вспоминать? Хотя, впрочем, им потворствовали, пока они были в силах играть, никто не хотел взять на себя ответственность за чужую судьбу. Человек сам хозяин своей судьбы. Но если он расточительный хозяин, разве не должны мы все побороться за него с ним же самим?

– …Но не всегда заканчивают по своей вине. Многим приходилось уходить потому, что они сталкивались с равнодушием окружающих и не могли пробить эту стену. В тридцать лет никто не должен уходить, а тем более – большие мастера. И это зависит от всех нас…

Мы очень серьезно относимся к футболу. Занимаемся исследованиями, теоретизируем, пишем статьи по технике и тактике, но часто, слишком часто забываем о человеке в футболе, слишком легко расстаемся с теми, кто еще мог бы приносить пользу партнерам и радость зрителям. И они уходят и уносят с собой то, что могли бы еще отдать.

А когда уходит большой мастер, что остается людям? Остаются рекорды в таблицах статистиков, остаются фотографии и кинокадры, остаются в памяти удачные матчи и славные победы. Но должно оставаться еще и нечто большее – его влияние на тех, кто остается играть, и на игру в целом. И это может остаться только при условии, что мы все будем хотеть, чтобы оно осталось. Если наша память не будет коротка и наша душа черства.

А что остается тому, кто уходит? Медали в стеклянной горке и вымпелы на стене. И слава – понятие эфемерное. И вырезки из газет – пожелтевшие. Но нет, у тех, кто многое отдавал футболу, остается и больше. Остается возможность по-прежнему отдавать. Отдавать людям то, что ты знаешь о футболе, то, что ты пережил в футболе.

– …Я только сейчас понял, как это трудно. Был игроком, не задумывался, вернее, не улавливал всех нюансов. Игрок отдает то, что все с удовольствием, с готовностью хотят получить. А тренер, воспитатель может отдать только тогда, когда игрок понимает, что он должен у него взять. Мне всегда казались странными высказывания вроде «вот в наше время… вот мы играли…». А сейчас я вижу: да, класс, может быть, и вырос, и техника выросла, и скорость. Но за те двадцать лет, что я провел в большом футболе, отношение к делу пошло на убыль. Слишком часто игрок хочет получить от футбола как можно больше, а отдать как можно меньше. По мере сил я боролся с этим, теперь как начальник команды (никак не привыкну к такому названию должности) вижу в этом основную задачу. Не свою даже, а нашу, общую…

Ему сейчас как-то неуютно, что ли. Он ушел из игроков, но еще не свыкся с этой мыслью. Еще не залечена последняя травма (не сгибается палец на левой руке), еще непривычно приезжать на тренировку без сумки, еще непривычно, что можно на тренировку опоздать. Он еще не представляет себе отчетливо методы воздействия на ребят.

Раньше было проще. Если тяжело и кто-то ворчит, не хочет пробежать лишнего, то Яшин тут, рядом, в цепочке: «Ну, что вы скисли, давайте, нужно». И делает сам. И глядя на него, сделает другой. А теперь он будет стоять у кромки поля. И надо будет говорить слова «делайте», «нужно», чтобы в них не чувствовалось подтекста: «Вот мы, мол, играли».

– …Когда ты хорошо потренировался, когда ты чувствуешь, что за день многое сделал, легко испытать удовлетворение. Как игрок я часто переживал это ощущение. Но теперь кажется, что день никогда не кончается, потому что никогда не кончаются дела. Теперь ощущаю ответственность не за себя, а за всех. Мне еще очень повезло, что начинаю с такими тренерами, которые отдаются делу без остатка (Константин Бесков, Адамас Голодец, Владимир Ильин – В.В.). Рядом с ними наверняка мне легче будет найти себя в новой роли. Надеюсь, конечно, и на тех, с кем играл…

Он приходит теперь на тренировку без спортивной сумки. Но он в раздевалке, когда ребята готовятся к занятиям, и тогда, когда они возвращаются с занятий. Он еще чувствует себя игроком. Еще не залечена последняя травма. Но уже больше не стоит оглядываться назад. Он на том берегу, с которого надо брать новый старт, от которого начинается новый путь. И он наверняка найдет, с чем и как его пройти. Потому что все то, что мы приобрели, всегда останется людям, если мы стремимся им это отдать.

Эти строки продиктованы просто впечатлением от расставания с вратарем Львом Яшиным. Они не итожат и даже не обозначают его долгий путь, славный путь по стадионам мира. Наверняка еще не раз и журналисты, и сподвижники будут обращаться к яшинскому опыту. Да и он сам многое расскажет и напишет.

А сегодня, вздохнув, пожмем ему руку, широкую, с длинными чуткими пальцами, натруженную руку вратаря.

Январь 1971 года

Этот репортаж был впоследствии опубликован в нескольких моих книгах. Так что попал в руки многим читателям. И мне верится, что, когда мы читаем о Яшине, то объединяемся в скорби и памяти. И, может быть, куда-то, в иной мир, доносятся наши общие чувства и легким дуновением передаются ему.

Валерий Винокуров.